надежда и интернет

НАДЕЮСЬ, ЧТО КОГДА Я ВЕРНУСЬ, ЗДЕСЬ БУДЕТ ТО САМОЕ ОФОРМЛЕНИЕ, КОТОРОЕ Я НАБЛЮДАЮ СЕЙЧАС!!!!

---

подергушки

@темы: рисунки (мои

---

в предыдущем сообщении одни повторы. повторяться, братцы, нехорошо. повторяясь, мы обедняем собственную речь. повторяю, повторами мы лишаем себя возможности выразить столь важные оттенки значений, которые повторами, конечно же выразить нельзя.
вывод: повторы — это зло. все на борьбу с повторами по вторникам!

@темы: повторы

---

твою мать, итоги, твоего мать, дня.

обществознание не скончалось в муках, как это ни странно. "четвёрка", конечно, фу-фу-фу, но она, как ни крути, "четвёрка", а я — узкоспециализированный перфекционист. мне сойдёт.
дорисовала-таки этюдик. начала другую работу.
но как же всё меня бесит...
перечитала, поняла, что никто, кроме меня, этого вывода не поймёт, и решила, что фиг с ним.
завтра к третьему. хоть высплюсь.
мысль начать писать реферат и учить всё для егэ (хотя бы какого-нибудь из пяти) была, но постеснялась и ушла.
верно у томаса вулфа написано, что самыми трудолюбивыми кажутся лентяи, потому что, чтобы просто начать что-то делать, они затрачивают столько душевных сил, что начав, не останавливаются, зная, как страшно будет начинать это снова... видать, снова реферат в последний день писать буду... а не хооочется.

@музыка: Rammstein "Mann gegen Mann"

@настроение: беспочвенная усталость

---

тяжкие минуты изучения общаги по скучнейшему учебнику века плавно подвели меня к мысли:
"нафига козе баян, а мне социология". бедняга Маркс при произнесении мной различных вариаций, которые я выдаю за определение "класс", вращается в гробу, как вентилятор.

@настроение: три трупа на одних похоронах? широка русская душа!

---

всё это далеко от декаданса, но невероятно близко к беспросветности.

заполнила анкету на типирование по работам Миядзаки. теперь сижу и думаю, что по ней меня можно оттипировать только как "ножка стула на n-ной минуте в "ходячем замке хаула"". но я не унываю!

то самое сообщество

www.diary.ru/~idmiyazaki/
даже странно... как-то впервые за последнее время захотелось быть действительно услышанной(-ым)-ими). пожалуй, именно поэтому люди так любят все эти тесты на определение чего угодно (от психотипа до "узнай, какая причёска тебе подходит"). ведь мы постоянно мчимся по каким-то делам, что-то думаем, куда-то смотрим; ни у кого, кажется, нет ни времени, ни желания подойти к человеку и спросить: а какую погоду ты любишь? о чём ты мечтаешь? скажи, люди правильно о тебе думают или они не понимают?.. так и бродим впотьмах. а в детстве мы столько этих анкет сочиняли... ну, точнее, другие люди много делали; мне всего пару штук довелось написать, большей частью потому, что некому было дать, но я точно помню, как читала все ответы, которые удалось собрать, удивлялась интересам других людей, со своими знаниями немецкого пыталась прочесть названия английских музыкальных групп...
нет, элетронный дневник на меня явно плохо действует! ностальгиииия...
потом, может, цельным текстом напишу. сейчас уже не идёт.

@настроение: именно в толпе с большей вероятностью можно почувствовать одиночество. потому что наедине с собой мы составляем диалоги с миром, а это уже компания.

@темы: анкеты, детство, сообщество, старческое брюзжание

---

хочу найти суку нехорошую вещь, которая меняет мне время от времени оформление...

@музыка: однозначно "похоронный марш".

@настроение: хорошо скрываю бешенство. даже зубы не скрипят. и пена изо рта не идёт.

@темы: оформление дневника

---

О загадках холодильника и несправедливости мира.

Стоило ли мне столько мучаться из-за отсутствия фруктов в доме, чтобы унать, что тот самый "пакет с картошкой" и есть киви?..

похожи... что ни говори, а похожи.

@темы: холодильник, строптивая еда, мучение

---

То, что случилось каким-то давним летом. Так и тянет написать: "давным-давно, в те времена, когда динозавры ещё подтирали слюни передничком..."
Закрывая дверь, поворачиваю ручку вниз, чтобы не стучала сильно. Делаю это медленно, очень медленно, потому что ручка скрипит. Медленно. Так медленно, что скрип распадается на тысячи отдельных стонов, хлопков и потрескиваний. Словно камень растёрли в золотистый песок – и разлетается, разлетается на все четыре стороны… Для кого так стараюсь – непонятно. Я здесь одна. Только мотыльки, бабочки, мелкая мошкара с крыльями прозрачными, как вода на мели, нежными, как корочка апельсина изнутри и тонкими… Тонкими – не нахожу сравнения. Наверное, было ошибкой оставлять открытым окно, если и свет включен. Как маяк для утопающих, моя стоватка притягивает их одного за другим. Мотыльки и бабочки – вот пример воистину праведно-бескорыстного поведения. Удивительно, но почти все влечения человека не могут быть такими же. Стремясь к чему-то, мы надеемся что-то обрести, взять, отнять, захватить, сжать в руках так, чтобы костяшки пальцев налились бело-жёлтой краской. Не это ли цвет греха? цвет порочной грязной жадности? Не потому ли мы так часто теряем то, что получаем – не выдержав чудовищного напора плотных жёстких вспотевших ладоней, мечты дают трещину и ломаются, скользя по пальцам кусками белого фарфора.
Страшно наступить на пол – можно кого-то раздавить – поэтому сижу поджав ноги. Зачем всё-таки я так старалась не шуметь? Чтобы не спугнуть этих чистых безмозглых ангелов, духов лесных? Если в комнате кроме меня никого нет – это значит, что она пуста? Для человека вне неё – нет. Там есть я. Для меня – тоже нет. Но себя я здесь не ощущаю. Здесь есть просто мир. Жизнь. Воздух. Здесь есть огромный кусок маленькой вселенной. Очень важный кусок; очень важная часть. И не потому, что я здесь, нет. Я растворилась: вместе с внезапно ставшими просто огромными козявочками, я летаю и смотрю на мир вверх тормашками. Всё внезапно изменилось. Даже звук их крыльев перестал быть чем-то, что воспринимается моими ушами и далее, следуя по схеме из учебника анатомии за 8-ой класс. Не существует больше места, где сижу я и места, откуда доносится звук, потому что звук везде и заполняет собой всю комнату, а меня больше нет. Не существует моего сознания, как чего-то отдельного от окружающего мира. Я – часть его. Но часть такая, которую невозможно выделить, невозможно показать на неё пальцем или рассмотреть под микроскопом, а потому нельзя переместить или уничтожить. Воздух – это смесь газов. Мир – это смесь всего. Как-то так. И вне зависимости от того знаем мы это или нет догадываемся об этом или же открыто отрицаем – это так.
Это ощущение продлилось действительно недолго. Но я запомнила его. Оно похоже на взгляд на все 360о одновременно. В тот момент всё в мире обнаружило свою истинную ценность. Всё оказалось бесценным и равнозначным. Моя жизнь приравнивалась к жизни маленькой с пепельными крылышками мошки, которую ещё совсем недавно я сдула со стола, потому что она мешала мне опустить руку. И она, и я, и капающая из крана вода, и тонкая струйка холодного ночного воздуха с трудом пробивающаяся в узкую щель в окне, шум компьютера – всё казалось настолько взаимосвязанным, что чудилось будто бы в шуме ветра есть что-то от капания воды, поскрипывания стула, писка мошек, и если бы вода перестала постукивать, быть может прекратился бы ветер, прекратился бы скрип стула, удары сердца, быть может, моего сердца.
Может, мне всё это лишь показалось, может я не права, придавая значение таким хрупким ощущениям, которые исчезают так просто, и поэтому мне не стоило церемониться и от души шарахнуть дверью об косяк в лучших традициях, может во всём виноват неправильный, как твердят взрослые, распорядок дня (3 часа ночи, знаете ли). Может. Поэтому, если кто-то мне скажет, что я всё напутала, я соглашусь, что «да, так и есть». Тем более, всё это как-то мало состыковывается с моими воззрениями на собственную персону. Но, по крайней мере, если когда-нибудь выяснится, что всё именно так, я хотя бы не удивлюсь. А до тех пор, я запомню это ощущение, потому что невзирая на всё, сравнив это с большинством пережитых мною когда-то чувств, именно оно имело ценность.

Недавно, забираясь по лестнице, с целью добраться-таки до погребённых под гениальными по своим масштабам завалами чемоданов, хранящих не менее гениальную кипу барахла, увидала печально-прекрасную сцену. На бело-молочном стекле люстры в тонкой, недавно налетевшей лужице пыли (вокруг меня одни чистоплюи), лежали тоненькие, изящно выгнутые тельца мелких мошек. Именно тогда я поняла всю правдивость теории Дарвина относительно родства человека и обезьяны. Только так называемый человек разумный (в последнем я всегда отказывала ему не из простого упрямства, а по факту отсутствия оного) унаследовал от мерзкой мартышки привычку хватать цепкими лапками всё, что понравится. Причём, если желанное нечто начинает причинять неудобство, физическое ли , моральное ли, и те , и другие готовы будут разжать пальцы. А они… Они, не имея возможности забрать желанное с собой решили положить свои тела жертвенным агнцем на раскалённую пустыню домашнего алтаря. Тому, что они совершили человек может только завидовать. А, впрочем, и Бог с ними.

@музыка: что-то лёгкое на пианино. не узнаю.

@настроение: ностальгия добивает... надо же.

@темы: рассказ

---

Ещё один ужастик. Что-то вроде: отступникам посвящается.

Я стал отступником. В тот момент, когда атомы кислорода коснулись моего языка, глотки, лёгких. Когда я вдохнул так, что моё преступление немедленно стало моим наказанием. Рёбра трещали и трескались. Раздирали мясо и кожу, столько времени стягивающих моё грехопадение. Скрывающих. До болезненной икоты. Рвущееся всё это время наружу чудовище большой жизни хлестало хвостом—что толстой дубиной—по бокам. Изнутри. Жгло. Жгло холодом. Позвоночник крошился; печень, почки, селезёнка, метры кишечника—всё это ,истерично дёрнувшись, протестующее взметнувшись всего раз, застыло, повисло в каком-то вакууме. Напряжение переходило из средней части туловища по шее к голове. Воздух, кажется, подпирал череп; мозг, решительно отказываясь участвовать в подобных безумиях, подавал в отставку, тонкие нити, на которых держались глаза, туго натянулись и безумно болели, а сами глаза уже давно пытались вылететь из глазниц. Кожа скальпа вроде бы тоже натянулась, но за это отвечать не могу, потому что сознание, также наполнившееся всасываемыми мною газами, улетело, кружась в студёном небе. Сколько я уже его не видел? Видел ли я его вообще когда-нибудь? Или всю жизнь просто верил тому, что мне про него говорили? Голубое? далёкое? однотонное?—едва ли. Всё не так, как казалось, всё не так, не так, не так, не так, не так… Тяжёлое, почти что стотонное чувство начало перетекать в ноги, плавно протекая по хребтине—снаружи и по желудку—внутри. Это было похоже на жидкий холодный металл. Бывает такое? Не знаю. Ничего не знаю. Ни одно из знаний мне не принадлежит, ни одно не получено самим, ни одно мне не дали опровергнуть, а теперь, наполнившееся воздухом, раздувшееся до таких гигантских размеров, что можно судить обо всём отстранённо, моё «я», поняло, что всё было ложью. Знания, вложенные каменными плитами в библиотеку моего мироощущения, составлены из чужих мыслей, из предложений, не имеющих реального смысла, из слов, которых я не понимаю, из символов другой, умершей во мне цивилизации. А я хочу жить! Единственное, что я даже не знаю, а рефлекторно ощущаю, на самом диком, заброшенном, животном, несомненно более мудром, уровне. Животные—безмолвны, а значит нет слов, которые расскажут, что заключалось в этом моём желании, порыве, вздохе—первом за все беспробудные тысячелетия человеческого разума. Поэтому ничто не оправдает меня в глазах тех, для кого теперь я не могу придумать наименования: механизмы? самодовольные механизмы? белковые тела? самодовольные механизмы белковых тел? Бред… Кажется, у меня начался бред. Как давно? Ноги, залитые металлом, буквально прилипли к каменным плитам площадки. Отдирать их придётся со значительными усилиями—они буквально вросли в пол. А когда я их оторву, я смогу со скоростью вихря за счёт выпускаемого из тела воздуха промчаться по всему земному шару, засвидетельствовать своё почтение каждой, поднятой от земли моим полётом, былинке, увидеть все цвета-краски мира и решить-таки, какой набор должна включать в себя радуга. Постепенно, по малой крупице я соберу себя—из запахов и вкусов, из шума и ощущения, из глубины и поверхности. Я буду. Я буду. Что-то неуловимо проскальзывает по щекам. Я буду. Моя первая осмысленная фраза. Моя первая цель. Кредо. Мечта. Неуловимо-достижимое. Я дышу—в глазах расходятся разноцветные сизо-бурые круги. Можно начинать свой полёт. Можно ли? За спиной оглушительно хлопнула дверь—Боже всевышний—как ножом по натянутым барабанным перепонкам. С трудом из-за переполненности поворачиваюсь к источнику. Ну, да, так и есть—нечто, механизм, один из тех, кто всё это время сдерживал меня, как и все другие, которые прикрывались родственно-человеческо-душевными связями. Ими же и сковывали. Уходи. Я не могу тебя ненавидеть и не могу тебе мстить, потому что не за что—я только что родился. Окидываю его взглядом, всего, и обнаруживаю, что его лицевое желе мелко трясётся, и где-то из сокровищниц генетической памяти вылавливаю, что это не к добру, как и бледно-асфальтный оттенок той резины, которая покрывает всю эту технику.
—О, да, мой дорогой,—нежно-ледяным голосом мудрости шепчет подсознание—вот ты и встретился со Страхом, а также и с сопутствующей ей всегда Ненавистью. Если переживёшь эту встречу, сможешь ещё не раз их понаблюдать на человеческих лицах. Что? Почему, говоришь, «если переживу»? Ну, родной, это же на поверхности. Это существо—маленький бледный потный пацанёнок, тень и духовное ничто, сейчас тебя убьёт. Видишь, как шлёпают бессильные губёнки? За ними скрывается мощный призыв к человеческому чувству стадности. Люди очень любят травить зверя человеческим стадом, толпой. Тебя поймают, четвертуют, нашинкуют и вынут-таки из тебя твою юную жизнь, а затем с пафосными, полными гордости за свершённое, речами вернут здоровому, так они считают, обществу. Ты станешь одним из них и думать забудешь о всяких там вдохах.
В голове откровенный кавардак. Может, потому, что я до сих пор не выдохнул. Конечности заледенели, онемели. А в желудке или где-то под ним скапливается странное жгучее тошнотворное чувство. Я не хочу, не хочу, не хочу, не хочу… Бледный и трясущийся механизм, подчинённый общей системе с ужасом взирает на моё не законченное пока преступление. Я точно знаю, что где-то в глубине его мозга, среди винтиков и шестерёнок уже созрел крик, который прорвёт морозный воздух и поразит меня в грудь широким лезвием кары. Меня казнят, четвертуют, разрежут, запихнут в банки с растворами и будут водить механических детей на экскурсию в Кунсткамеру, чтобы дать им поглазеть на меня. Я не хочу, не хочу, не хочу, не хочу…
Не знаю как, но я оказался рядом с ним, непонятно какими силами поднял тяжеленные, надутые, ставшим от таких мыслей ледяным, воздухом, необъяснимым движением я положил их ему на шею…и сдавил. Кажется, он пытался биться, рваться из моих трещащих от напряжения рук, царапал их, разрезая острыми ногтями, ставшую бесчувственной, кожу, оставляя красные и вишнёвые полосы. Его лицо приобретало почти малиновый оттенок из-за невозможности выкрикнуть слова призыва, наказания, проклятия. Они застревали в нём, в его бешено крутящихся винтах, и стопорили их работу. В конце концов он перестал биться, обмяк, но я не мог заставить свои пальцы разжаться, потому что иначе неминуемо меня бы настиг его крик. Грудой металлолома он начал сползать вниз и потянул за собой меня. Этого последнего издевательства над собой мой организм стерпеть не смог. Через секунду после того, как упал этот мешок с деталями, моё тело ,взорвавшееся, убитое жизнью, рухнуло на каменное покрытие.
Где-то над далёкими океанами летали тёплые ветра.

@настроение: о, боже, это - ностальгия!

@темы: рассказ

---

Монолог ботинка. Задание, помнится мне, по журналистике. Господи, как давно это было. Какой стиль корявый-то... даже забылось уже.)
По видимому меня создавали в сумерки или облачной ночью, когда луны не было видно, а следовательно не было и света, чтобы оценить масштаб помарки. А когда наступил рассвет, исправлять что-то было уже поздно. Природа в ужасе осматривала своё творение. Уверен, будь её воля, она бы немедленно избавилась от столь неприглядного своего детища. Однако, в Канцелярии, что заведовала самим Сотворением мира, зорко наблюдают за использованием материалов. Страшнейший бюрократизм правит даже во владениях Всесильных. Ничто не должно быть выброшено на ветер –бракованный продукт можно переработать и получить из него хоть что-то смутно напоминающее человеческое существо ( из-за подобных, кстати, манипуляций появилось несколько принципиально новых типов «подонков отпетых», «политиков ушлых» и прочего из раздела «душ пропащих»). Но со мной, похоже, и этого сделать было нельзя.
Ты не можешь быть человеком. Будь тогда, кем сможешь. Кем хочешь, если сможешь захотеть. Будь ботинком.
Даже для этого я еле-еле подходил. Чтобы я мог противостоять всепожирающей силе жизни, чтобы она не разрушила меня на раз, кожу долго мяли и дубили, прошивали, проклеивали, подбивали, правили, снова проклеивали. И всё это до тех пор, пока из меня не вышла одна сплошная мера предосторожности.
Взгляни на меня. Не самое выгодное приобретение. Использовать возможно примерно один сезон. Не советуется надевать в слишком холодную или слишком жаркую погоду, в сырость, в гололёд и, вообще, лучше без крайностей и резких поворотов, не то кожа сморщится или треснет.
Взгляни на меня. Расскажи, что такое солнце. Я не часто вижу его. Меня всегда прикрывает чья-нибудь штанина, так что по большей части я вижу только ткань более или менее потрепанную, а иногда и вовсе новую, но всегда чистую. Потому что в грязи – я. Я в грязи; на чужих ногах путешествую по чужим «вчера» и «завтра»; без собственного «сегодня».
Посмотри на меня. Не знаю каков на вкус воздух. Я дышу неглубоко. Чтобы не разорвать шнуровку, удерживающую мои безвольные желеобразные еле тёплые внутренности. Чтобы не раскрошился отживший своё клей. Чтобы ещё крепкая прострочка из тонких острых нитей не порвала мою туго натянутую усталую кожу.
Взгляни на меня. Взгляни на то, как я боюсь пыльцы с цветов, которая прилипает к моим густо навакшенным бокам, залепляя и без того невидимое лицо. Больше всего в такие моменты меня пугает то, что под этим оранжево-жёлтым, безусловно живым покрывалом я перестану существовать совершенно незаметно для всех, в том числе и для себя.
Взгляни на то, какая пустота внутри меня. Это не та пустота, которая возникает, когда имел и потерял. Эта пустота вызвана изначальным ничто. Моя душа – идеальное несотворение – что-то, что даже не планировалось. Мой внутренний облик – это лишь носок, который в меня запихивают: его цвет, размер и материал, количество дырок на нём и то, где он заштопан.
Теперь, случайный прохожий, который решил заговорить со мной, теперь ты, конечно, видишь, что нам с тобой исключительно не по пути, потому как ты идёшь своими ногами, а меня на себе несут какие-то двуногие обстоятельства. Теперь ты, конечно, видишь, что возможность быть человеком далась бы мне только если мне вбили б стальной или - что ещё менее вероятно - алмазный шест от самых шейных позвонков до копчика, а затем вкопали б в землю по самые мои эфемерные щиколотки и залили бетоном. Но ничего такого в списке не наблюдалось.
Взгляни на меня в последний раз. Я – один. Для меня нет пары. Так что иди своей дорогой.

@темы: рассказ

---

В попытке... нет, не так; в ОТЧАЯННОЙ попытке начать-таки писать реферат, я стало удалять с компьютера всё, что может отвлекать от дела насущного. В благородном порыве чуть не изничтожило стародовние свои "сердца горькие заметы". Не то чтобы они очень ценными были. Не скажу, что стиль хорош, но терять было жалко. Вот, решило подстраховаться и перенести записи сюда. Тексты довольно старые и мало содержательные, а если когда-нибудь начну писать, то сделаю это (объективно) лучше, но, как говорится, чем богаты... Кроме того, надо же с чего-то начинать этот дневник, даже если только я его читать буду.

@настроение: любопытно же.

@темы: первая запись