когда-то это был хороший и добрый ребёнок, но все дети вырастают... "и это тревожно".
То, что случилось каким-то давним летом. Так и тянет написать: "давным-давно, в те времена, когда динозавры ещё подтирали слюни передничком..."
читать дальшеЗакрывая дверь, поворачиваю ручку вниз, чтобы не стучала сильно. Делаю это медленно, очень медленно, потому что ручка скрипит. Медленно. Так медленно, что скрип распадается на тысячи отдельных стонов, хлопков и потрескиваний. Словно камень растёрли в золотистый песок – и разлетается, разлетается на все четыре стороны… Для кого так стараюсь – непонятно. Я здесь одна. Только мотыльки, бабочки, мелкая мошкара с крыльями прозрачными, как вода на мели, нежными, как корочка апельсина изнутри и тонкими… Тонкими – не нахожу сравнения. Наверное, было ошибкой оставлять открытым окно, если и свет включен. Как маяк для утопающих, моя стоватка притягивает их одного за другим. Мотыльки и бабочки – вот пример воистину праведно-бескорыстного поведения. Удивительно, но почти все влечения человека не могут быть такими же. Стремясь к чему-то, мы надеемся что-то обрести, взять, отнять, захватить, сжать в руках так, чтобы костяшки пальцев налились бело-жёлтой краской. Не это ли цвет греха? цвет порочной грязной жадности? Не потому ли мы так часто теряем то, что получаем – не выдержав чудовищного напора плотных жёстких вспотевших ладоней, мечты дают трещину и ломаются, скользя по пальцам кусками белого фарфора.
Страшно наступить на пол – можно кого-то раздавить – поэтому сижу поджав ноги. Зачем всё-таки я так старалась не шуметь? Чтобы не спугнуть этих чистых безмозглых ангелов, духов лесных? Если в комнате кроме меня никого нет – это значит, что она пуста? Для человека вне неё – нет. Там есть я. Для меня – тоже нет. Но себя я здесь не ощущаю. Здесь есть просто мир. Жизнь. Воздух. Здесь есть огромный кусок маленькой вселенной. Очень важный кусок; очень важная часть. И не потому, что я здесь, нет. Я растворилась: вместе с внезапно ставшими просто огромными козявочками, я летаю и смотрю на мир вверх тормашками. Всё внезапно изменилось. Даже звук их крыльев перестал быть чем-то, что воспринимается моими ушами и далее, следуя по схеме из учебника анатомии за 8-ой класс. Не существует больше места, где сижу я и места, откуда доносится звук, потому что звук везде и заполняет собой всю комнату, а меня больше нет. Не существует моего сознания, как чего-то отдельного от окружающего мира. Я – часть его. Но часть такая, которую невозможно выделить, невозможно показать на неё пальцем или рассмотреть под микроскопом, а потому нельзя переместить или уничтожить. Воздух – это смесь газов. Мир – это смесь всего. Как-то так. И вне зависимости от того знаем мы это или нет догадываемся об этом или же открыто отрицаем – это так.
Это ощущение продлилось действительно недолго. Но я запомнила его. Оно похоже на взгляд на все 360о одновременно. В тот момент всё в мире обнаружило свою истинную ценность. Всё оказалось бесценным и равнозначным. Моя жизнь приравнивалась к жизни маленькой с пепельными крылышками мошки, которую ещё совсем недавно я сдула со стола, потому что она мешала мне опустить руку. И она, и я, и капающая из крана вода, и тонкая струйка холодного ночного воздуха с трудом пробивающаяся в узкую щель в окне, шум компьютера – всё казалось настолько взаимосвязанным, что чудилось будто бы в шуме ветра есть что-то от капания воды, поскрипывания стула, писка мошек, и если бы вода перестала постукивать, быть может прекратился бы ветер, прекратился бы скрип стула, удары сердца, быть может, моего сердца.
Может, мне всё это лишь показалось, может я не права, придавая значение таким хрупким ощущениям, которые исчезают так просто, и поэтому мне не стоило церемониться и от души шарахнуть дверью об косяк в лучших традициях, может во всём виноват неправильный, как твердят взрослые, распорядок дня (3 часа ночи, знаете ли). Может. Поэтому, если кто-то мне скажет, что я всё напутала, я соглашусь, что «да, так и есть». Тем более, всё это как-то мало состыковывается с моими воззрениями на собственную персону. Но, по крайней мере, если когда-нибудь выяснится, что всё именно так, я хотя бы не удивлюсь. А до тех пор, я запомню это ощущение, потому что невзирая на всё, сравнив это с большинством пережитых мною когда-то чувств, именно оно имело ценность.
Недавно, забираясь по лестнице, с целью добраться-таки до погребённых под гениальными по своим масштабам завалами чемоданов, хранящих не менее гениальную кипу барахла, увидала печально-прекрасную сцену. На бело-молочном стекле люстры в тонкой, недавно налетевшей лужице пыли (вокруг меня одни чистоплюи), лежали тоненькие, изящно выгнутые тельца мелких мошек. Именно тогда я поняла всю правдивость теории Дарвина относительно родства человека и обезьяны. Только так называемый человек разумный (в последнем я всегда отказывала ему не из простого упрямства, а по факту отсутствия оного) унаследовал от мерзкой мартышки привычку хватать цепкими лапками всё, что понравится. Причём, если желанное нечто начинает причинять неудобство, физическое ли , моральное ли, и те , и другие готовы будут разжать пальцы. А они… Они, не имея возможности забрать желанное с собой решили положить свои тела жертвенным агнцем на раскалённую пустыню домашнего алтаря. Тому, что они совершили человек может только завидовать. А, впрочем, и Бог с ними.
@музыка: что-то лёгкое на пианино. не узнаю.
@настроение: ностальгия добивает... надо же.
@темы: рассказ